«Полет пули» Беаты Бубенец активисты SERB не дали показать на «Ардокфесте» в Москве, фактически устроив штурм кинотеатра, погром внутри.
Фильм показали в рамках фестиваля лишь в Екатеринбурге и в Петербурге, причем 7 декабря петербургский показ оказался под вопросом — городская прокуратура с пристрастием отсматривала картину с самого утра, но не нашла там совершенно никакого экстремизма и вернула, разрешив показ. Беата Бубенец — молодой российский режиссер -документалист, автор фильма «Чечен» (2015) получившего приз на «Артдокфесте» в том же году, приехала на показ в Петербург. Корреспондент MR7.ru побеседовал с режиссером сразу после петербургского показа.
Фильм сделан без единой склейки — одним кадром, 80 минут действия начинаются на взорванном мосту между Украиной и так называемой ЛНР у городка Счастье. Народ перемещается с одной стороны на другую — надо продавать овощи, покупать бензин. Война войной, но жить-то надо. Потом действие продолжается — когда не понравившегося бойцам добробата «Айдар» молодого человека — заступился за возмущавшегося съемками мужчину — сажают в легковушку и везут на базу батальона — до выяснения личности. Это все страшно очень — потому что абсолютная реальность. И автомат, снятый с предохранителя, и испуганный безоружный мужчина, рядом с которым айдаровец в черной маске с оружием в руках.
Этот абзац лично от себя пишу. Страшно еще потому, что очень хорошо помню ощущение такого раннего украинского летнего утра, когда все едут на базар, когда еще нет жары, и эти овощи с огородов, и этих мужиков в шлепанцах, и старые машины. И потом — вижу в школе, где расположились бойцы добробата. В подвале — месте допроса — когда-то находился кабинет НВП, чуть ли еще не советские плакаты, помню такие по своему детству — «защита от химического оружия» всякая там и прочее. И этот длинный плакат «полет пули в воздухе». «Полет пули» — вот это откуда. Длинный план, как полет пули, которая, слава Богу, не нашла цели. Она просто долго летит.
Школа уже залита светом летнего дня. Это август, уже случился Иловайский котел. В школе — «Для вас, родители», какие-то рисунки, надписи, стенгазеты. На все это больно смотреть, как и на бойцов добробата — некоторых очень молодых, и на этого парня — их ровесника, которого привезли «выяснять личность», говорящих на русском языке, которых привычно было бы видеть на каком-нибудь пляже в Коблево под Одессой.
В фильме нет военных действий, но война — тут, в ее жуткой тоскливой ипостаси — тянущемся времени среди залитого солнцем одного ее летнего утра. Да, в фильме никто не стреляет и все живы. Но от этого не легче.
Бубенец отправила огромный отснятый материал монтажеру в Париж. Он выбрал именно эти 80 минут, сказав, что увидел цельный фильм и ничего резать и клеить не надо.
— Вы чувствовали, когда снимали, что это — цельная история?
— Когда я снимала, я не думала, что снимаю однокадровое кино. Я просто не могла выключить камеру. Мне свойственно снимать длинными планами. А здесь еще сама ситуация… по ощущениям, я не могла поставить точку. Я рада, что его признали фильмом не только я, но и многие люди, чье мнение я уважаю, и зрители. Хотя, конечно, по-разному реагируют, кто-то считает, что можно и склеить. Но важно, что для меня и для многих это сложилось как цельное кино, для меня это самое главное. То, из-за чего я переживала, что хотела сказать — для меня все есть в этом фильме. Я высказалась, могу поставить точку, для меня эта история завершилась.
— Какова его дальнейшая судьба?
— Сейчас мои латвийские продюсеры занимаются переводом фильма. Представить его судьбу могу пока в формате фестивалей. Ну, во-первых, все же одним кадром и там есть долгие моменты, во-вторых, некоторых людей смущает именно этический момент… Неэтичный материал сам по себе.
— Неэтично что — что вы должны были как-то отреагировать на происходящее, а оставались лишь наблюдателем?
— И такое было. Вопрос к моей персоне. Монтажер сказал, что я тут неприятный персонаж, с которого начинается конфликт, и это вызывает неприязнь у зрителя.
— Вы провокатор получились тут?
— Да. Но не специальный, случайный провокатор.
— А когда это случилось и вы поняли, что закручивается история, что вы для себя тогда решили?
— Я не хотела вмешиваться, потому что самое правильное в этой ситуации было не вмешиваться, а быть очень осторожной, потому что там снятый с предохранителя автомат, и любое неосторожное движение — и легко можно кого-то ранить. Поэтому у меня было… не знаю, как со стороны выглядит и кто как думает. Кто-то считает, что я, наоборот, как-то обрадовалась случившемуся, как документалист. Я же могу сказать про себя, что я очень переживала, чтобы не сделать лишнее движение, чтобы не навредить.
— Как минер, который не должен наступить на растяжку…
— У меня было такое ощущение. И я очень ждала, когда это напряжение, которое может привести к выстрелу… Мне хотелось это погасить и, мне кажется, что в фильме есть это ощущение, когда напряжение не выходит в выстрел, хотя все ожидают, а идет на спад, в какие-то шутки, в несерьезную совершенно бытовую жизнь. И забываешь, что буквально полчала назад человек находился на грани жизни и смерти.
— Один из зрителей в Петербурге сказал, что у этого парня, которого задержали на мосту и привезли на базу добробата, просо стокгольмский синдром, вы же говорили, что он на стороне Украины.
— Я не могу на сто процентов это сказать, но по моим ощущениям — он, да, на стороне Украины. (Зрителям Беата рассказала, что потом пыталась отследить судьбу того молодого человека и выяснила, что он уехал с территории так называемой ЛНР. — Прим. авт.)
— Увидят ли этот фильм в Украине?
— Сложно сказать, мои украинские продюсеры не захотели участвовать в этом проекте, потому что к ним могут возникнуть вопросы — почему они поддерживают российского режиссера. Хотя у меня скорее проукраинская позиция. Тем не менее продюсеры посчитали, что российский режиссер за счет украинского продюсирования не может делать фильм, в котором какие-то эпизоды кем-то могут быть восприняты как антиукраинские. Хотя у меня такой задачи не стояло, конечно. Но там тоже свое давление общественное. У нас в России федеральные каналы со своей цензурой и пропагандой, в Украине — тоже, но если у нас это навязано со стороны власти, то там народ, мне кажется, сам давит… Я в фильме не вижу ничего антиукраинского, но продюсеры считают, что такая тема…
— Бойцы добробата там не показаны героями, и вообще — один в разговоре с девушкой по телефону так долго матерится, что уже думаешь — когда это кончится (в Петербурге именно на этом длиннющем эпизоде примерно пять-шесть интеллигентных дам покинули зал. — Прим. авт.).
— В этом смысле — это обычная реальная жизнь. В Украине все болезненно воспринимается. Я не берусь судить. Легко говорить со стороны. Мы же воспринимаем это как войну в соседней стране, а там война происходит здесь и сейчас, и очень у многих там близкие друзья, вся страна в этой войне. Поэтому все такие вещи очень болезненно воспринимаются.
— Когда все это кончится? Я всех спрашиваю, и президента «Артдокфеста» Виталия Манского спрашивала. Для меня эта война — личная драма потому что.
— У меня есть друзья в Украине, они остаются моими друзьями, но в целом, если брать отношения между двумя странами… Тот же вопрос крымский — его очень сложно будет решить и быстро невозможно, и чтобы все были довольны. И чем дальше — тем хуже.
У меня есть материал, который снят не только с украинской стороны, но и со стороны сепаратистов, которые признаны там террористами. Не показывать, не прислушиваться к тому, что они говорят — обрубаешь возможность помириться. Это вопрос не России уже, а внутренний украинский. И я не понимаю тех украинских деятелей культуры, режиссеров, мною уважаемых, которые говорят, что мы ни в коем случае не должны давать слово той стороне, потому что они сепаратисты, террористы и предатели. Я считаю, что это неправильно, нужно стремиться к диалогу, даже если ты не разделяешь ту позицию. Только так возможно. Одно дело, когда это чиновники говорят, а другое — когда режиссеры документального кино. Для меня это неприемлемо, я считаю, что необходимо стремится к диалогу, даже если ты не согласен, только через диалог можно разрешить конфликт.
— Вы не боитесь? Только что вы видели человека, который сказал, что он не трус и он из Луганска. (Он — молодой человек спортивного вида — внимательно смотрел фильм 7 декабря в «Англетере», вел видеозапись разговора Беаты со зрителями, потом быстро покинул зал, не дожидаясь, пока зажжется свет. — Прим. авт.)
— Если честно, я не задумывалась о том, стоит ли бояться.
— У вас осталось еще 400 часов отснятого в Украине материала, что с ним случится?
— Я вижу, что спустя какое-то время многое становится более ценным для меня: есть люди, которых мне удалось зафиксировать во время Майдана, а сейчас их история продолжается, и очень ценно, что у меня есть отснятый четыре года назад материал о них. Я ощущаю эту ответственность, что я оказалась свидетелем этих историй, этих судеб. Попытаюсь это все представить широкой публике на YouTube. Стану выкладывать там ролики — 3 декабря 2013 года я приехала в Киев и начала снимать. Так вот по дням смонтированные ролики выкладывать в широком доступе — у меня есть такая идея и мне, возможно, удастся ее реализовать.
Фото: Анна Шмелёва.
