Истории

Хрупкость жизни после теракта

Прошло два месяца с момента трагедии в петербургском метро. Похоронены и оплаканы погибшие и умершие от ран, почти все пострадавшие выписаны из стационаров, хотя многим еще необходимо амбулаторное лечение. Время идет, но для тех, кто потерял близких или выжил в подземной трагедии, жизнь разделена на до и после 3 апреля 2017 года.

Психолог Надежда Соседова была в том самом вагоне, она потушила горящие волосы, ее вытащили через разбитое кем-то из молодых людей окно, она помогала подниматься наверх залитым кровью людям и передавала их врачам скорых. Надежде повезло – ее не ранило, только контузило, обгорели волосы, ноги и руки были в синяках. Но она все равно провела неделю в палате Военно-медицинской академии на отделении неврологии.

Сейчас она снова работает. И мы говорим с ней о том, как жить дальше после теракта.

- Надежда,  как живет человек, переживший это?

-Тут надо говорить о тех, кто получил ранения и о тех, кто физических повреждений не получил, но тем не менее, все равно пострадал. Наш организм очень умный: когда он получает физическую травму, то все силы бросает на то, чтобы излечиться, чтобы выжить. И лишь потом приходит осознание, захлестывают чувства: человеку надо оплакать потерю своей безопасности, здоровья, изменения своего тела, нередко необратимые из-за шрамов и ампутаций. Эти чувства могут быть непереносимы, они вытесняются в бессознательное. И человек так и не оплакивает себя, то, что с ним случилось, вытесняет, старается об этом не говорить. Ужас приходит в снах, тревога может захлестнуть днем. Ведь для обычного неподготовленного человека эта ситуация – взрыв, раненые, мертвые, кровь, шок, боль – непереносима.  И те, кто не был ранен, все равно испытали и ужас, и страх, и ощущение потери безопасности.

Я вот сейчас жду еще пять-шесть месяцев, прислушиваюсь к себе, ведь именно  к тому времени могут наступить какие-то соматические последствия.

- То есть людям, которые не получили серьезных физических повреждений, все равно психологическая помощь нужна, даже спустя месяцы?

- Да. Людям необходимо осознать, проговорить эти чувства, отгоревать, отплакать. Сейчас многие находятся в фазе отрицания: я не хочу об этом говорить, хочу забыть, закрыть эту страницу. Но если человек не говорит об этом, то не значит, что он об этом не думает. И ему надо дать ресурс, чтобы он смог свои чувства  проявить, проговорить, переработать.

- Но наши люди не привыкли со своими душевными травмами и проблемами обращаться к кому бы то ни было. Потерявшие близких плачут дома, скрывшись от чужих глаз, пострадавшие больше озабочены получением компенсаций и лечением травм.

- Людям очень трудно признать свою уязвимость. Чувства, которые они пережили тогда в метро, настолько страшны, что говорить о них человек сам не может. И наши люди в принципе не жалуются и не просят помощи. И это объяснимо. Мы ведь дети и внуки героев-победителей, прошедших войну, а герои не просят и не плачут, и их потомкам не следует просить и плакать. Мужчины должны терпеть и быть непроницаемыми, и женщины тоже – только такими людьми можно гордиться. Я не утрирую, это установка. Это наш социальный феномен – внутренний запрет на получение помощи, установка на то, что человек должен справляться сам.

- А может, это еще и страх того, что все равно ничего не получишь, а только намучаешься?

- Безусловно. Страх быть униженным. И стигма. Все боятся слова с приставкой «пси» - психиатр, психотерапевт, психолог. Ведь «быть психом» стыдно, говорить о том, что болит душа – табу. И при этом человек может переживать изматывающие состояния тревоги, депрессии, и это влияет на качество жизни, в конце концов, на здоровье, на жизнь человека в целом. А ведь обращение к специалисту позволит получить препараты, которые снимают эти изматывающие состояния, что позволит в дальнейшем работать с психотерапевтом. Индивидуально или в группе, когда человек видит, что он не один и начинает справляться с ситуацией, не делать вид, что справился,  а проработать  ее. Тогда становится легче. Очень важно, чтобы люди осознавали необходимость психологической помощи, научились ее просить и принимать.

- Как поменялась ваша жизнь после 3 апреля?

-Я понимаю, что то, что случилось – произошло со мной для чего-то. Я безо всякой мистики это говорю. Я много думала, особенно после того, как пошла череда этих унизительных отказов в выплатах, я поняла, что не для этого выжила, чтобы давать себя в обиду, я еще раз убедилась, как важно уважать себя. Поймите меня правильно - я пока не знаю, как дальше будет меняться моя жизнь, но поняла, что избегаю людей и событий, которые меня могут разрушить, я чувствую, насколько хрупка, я понимаю, что не хочу, чтобы меня что-то разрушило или убило. Я очень хочу жить, я это так ценю.

 

Надежде Соседовой метрополитен выплатил компенсацию в размере одной тысячи рублей, а в федеральной и местной выплате ей, как не получившей серьезных физических повреждений, вообще было отказано. Она обратилась в Комитет по социальной политике Смольного. Ей перезвонил глава комитета Александр Ржаненков, пригласил в комитет. В результате Надежде надо представить еще ряд дополнительных документов и снова пройти судебно-медицинскую экспертизу.

share
print